Тема друзья конечно не очень весёлая, но думаю нужно хотя бы знать как наши предки хоронили усопших, какие были обряды, это наша история.
Много напоминаний былой жизни народов рассеяно по белому свету в полях, лесах, озерах, реках, но лучше всего объясняют старину древние могилы. Хороня покойника, люди всегда думали, что отправляют его на новое житье, подобное настоящему, но гораздо худшее. Поэтому снаряжали покойника в лучшее убранство и клали с ним в могилу все, что ему нужно было и при жизни, да по временам приносили ему на могилу “гостинцы”. У наших сибирских инородцев до последних времен это делалось и, может быть, еще делается.
Похороны в глубокой древности отличались от похорон последнего времени. Так, например, в памяти народов Кавказа, как то: у осетин, армян, курдов, персов и других, умерших, плотно укутав, подвешивали к деревьям на подмостках или клали на вершины деревьев высоко от земли. У арийских народов было в обычае спускать труп на лодках или на плотике по воде. Память об этом способе похорон, по описаниям очевидцев, сохранилась у русов, нормандских немцев. Покойника сжигали в лодке, которая плыла. Даже у народов арийского племени, с которым наши предки составляли один народ, один язык, слово “новь, навье”, то есть могила, гроб происходит от древне-итальянского navis — лодка, судно или от греческого глагола, означавшего “течь”, “плавать”.
“В новье глядеть” прежде значило “глядеть в могилу”, “быть на волос от смерти”. В Малороссии русалок называют “мовки”, или новки, что значит “покойнички, пущенные по воде”.
Наконец, сама форма так называемых колод, или гробов, очень похожа на лодку.
У древних родственных нам народов свидетельства о погребении такого рода сохранились на их памятниках, где изображали лодку или выкладывали ее из камня.
В зимнее время те же племена, зашедшие на север, не могли по воде спускать покойников, а потому и обычай стал другой: там запрягали в сани необъезженных коней или оленей и, положив на них лодку с покойником или просто покойника, спроваживали его таким образом в неизвестную даль, в неизведанную новую жизнь.
Память о похоронах такого рода сохранилась до позднейшего времени в древних наших обрядах и в народных сказаниях о ночных разъездах мертвецов-колдунов. Существует один рисунок в рукописном описании жития святых Бориса и Глеба (XIV век). По указанию этой рукописи, мощи святого Глеба везут из Вышгорода в Киев на санях. Тело святого равноапостольного Владимира сын его, Святополк, кладет в сани. Киевский летописец, говоря о поучении, которое писал своим детям Владимир Мономах, замечает, что он писал его сидя в санях, то есть перед смертью, на смертном одре.
Когда человек испускал дыхание, в старину ставили на окне чашу со святой водой и мису с мукой или кашей (кутьей). Это был остаток язычества, существовавший также у татар.
Мертвеца обмывали теплою водою, надевали чистую сорочку и завертывали в белое покрывало, или саван, обували в сапоги или башмаки, на голову ему надевали корону. Толпы знакомых и соседей посещали покойника, причем дом оглашался плачем с причитаниями разного характера, выражающим сожаление и скорбь.
Затем посылали за духовенством и с посланным к священнику препровождали водки, меда и пива.
Когда мертвеца клали в гроб, то, по какому-то поверью, клали ему в рот несколько мелких монет, как будто для издержек в дальней дороге на тот свет, а к гробу привешивали кафтан покойника.
Летом русские хоронили очень скоро, в течение суток; а если по какому-либо случаю погребение откладывалось, то труп, во избежание зловония, относили в погреб. Мертвеца выносили из дома покрытым покровом или шубою и непременно на руках; если мертвец был монашеского звания, то несли его монахи или монахини.
Для большей церемонии богатые и знатные нанимали плакальщиц, которые шли по бокам и впереди похоронного шествия с распущенными волосами и нарочно искаженными лицами. Они кривлялись и вопили, громко вскрикивали и заливались в причитаниях.
Все сопровождавшие гроб шли с зажженными свечами, обвязав платками головы.
Когда гроб следовало опустить в могилу, то открывали гроб и все прощались. Жена или близкий родственник должны были плакать и причитывать, а плакальщицы — вторить всем хором. Священник давал в руки покойника отпустительную грамоту; после опущения гроба в могилу все целовали образа, потом ели кутью, непременно каждый в три приема, начиная с ближайших родственников.
Зимою не спешили хоронить и ставили покойников в церковь, где духовенство служило каждодневно литургию и панихиды, и на восьмой день предавали тело земле. Для людей бедных было чрезвычайно дорого рыть могилу зимою; поэтому мертвецов ставили в усыпальницы или притворы при колокольнях и там держали до весны.
Весною семейства разбирали своих мертвецов и хоронили на кладбищах. Должность гробокопателей исполняли особые лица за известную плату, как и ныне могильщики.
Бедняки, которым не на что было похоронить, просили милостыню на погребение, и никто в этой жертве не отказывал.
Для городских жителей кладбища отводились за городом; но в селах и деревнях помещались при храмах.
Утопленников и удавленников не хоронили на кладбищах. Было в старину убеждение, что если где-нибудь похоронить утопленника или удавленника, то весь край постигнет бедствие. На этом основании народ, приведенный в волнение несчастьем, как, например: неурожаем, мором, эпидемией, выгребал мертвецов из могил (Владимирский сборник. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. 2. 37).
Но, вообще, умерших внезапно на улице, убитых в дороге хоронили в убогом доме. Убогие дома были не только в Москве, но и в других городах. В них также хоронили отверженных, которых считали недостойными кладбища: воров, разбойников, казненных, между тем как самоубийц хоронили в поле или в лесу.
Царское погребение совершалось через шесть недель после смерти, и тело ставилось в домовой церкви в гробе. Крестовые дьяки денно и нощно читали над ним псалтырь и попеременно над усопшим дневали бояре, окольничьи, стольники. Между тем по всему государству посылались гонцы, которые во все монастыри и церкви возили деньги для служения панихид; в праздники во время службы ставили кутью.
Эти панихиды шли каждый день шесть недель, за исключением воскресений.
В сороковой день кончины совершалось погребение царственной особы. Отовсюду стекались в Москву духовные власти, архимандриты и игумены.
В погребальной процессии впереди шло духовенство — архиереи и патриархи; за духовными следовали светские сановники, бояре и окольничьи, за ними — царское семейство, а замыкали процессию боярыни.
Множество народа без чинов и различного достоинства толпилось за гробом. Прощания перед опусканием в могилу не было.
Опустив тело в могилу, не засыпали гроба землею, а закрывали каменною доскою. Пышность и издержки на погребение соразмерялись со значением усопшей особы. Так, погребение царя производилось великолепнее, чем погребение царевичей, а царевичей — великолепнее царевен.
Вообще, у всех классов 40-й день после смерти отводился на поминовение. Семейные нанимали духовных лиц читать псалтырь по усопшим. Чтение это у иных происходило сразу в двух местах: в доме, где умер покойник, и на могиле. Для этого устраивался на могиле деревянный голубец, или голбец, покрытый сверху рогожею; там стоял образ, и каждое утро при зажженной свече монах или церковный дьячок читал псалтырь (А. Олеарий. 316).
Семейные носили по покойнику скорбное платье: синее или черное, и непременно ветхое, а не новое. В это время траура стыдно было ходить опрятно, как будто это было неуважение к памяти покойного.
Вместе с молитвами об усопших отправлялись кормы, или поминальные обеды. По желанию родственников обедов было не менее двух и не более четырех: в 3-й, 9-й, 12-й и наконец в 40-й очистительный день, или сорочины; в этот же день снимался траур. Чаще всего поминали три раза, говоря, что троекратное поминовение совпадает с переменами, какие испытывает тело покойника в гробу: в третий день изменяется его образ, в девятый распадается тело, в сороковой истлевает сердце. Это троекратное поминовение совпадает с верованием в путешествие души на тот свет: в третий день ангел Господень приводит душу на поклонение Богу. “Якож бо от царя земного послани будет воины привести некоего и, связавши его, поведают ему повеление царево, трепещет же и держащих и ведущих его немилостивно к путному шествию, аще и ангелы от Бога послани будут пояти душу человечу”.
Если в этот, третий, день совершаются приношения памяти усопшего в церкви, “то душа получает утешение в скорби прежь бывшие ей от разлучения телесного и разумеет от водящего ангела, яко память и молитва ее ради в церкви Божией и так радостна бывает”. С тех пор начинаются путешествия ее с ангелом, который показывает ей блаженство рая и муки ада. В девятый день ей дается отдых: душа, сохраняя еще земные привязанности, слетает то к дому, где жила с телом, то к гробу, где лежит тело, в котором была заключена. Душа добродетельная посещает место, где она “имеяше обычай делать правду”.
Тогда душе грешной указывает ангел места, где она согрешала, и ей необходима для ободрения молитва церкви. Наконец, в сороковой день ангел приводит ее снова к Богу, и тогда ей назначается место по заслугам. “Добре держит святая церковь в сороковой день, память сотворяя по усопшем” (Публичная библиотека. Погодинский сборник св. Макария. № 1321).
Кутья была главною принадлежностью постного обеда. “Кутья благоверна святым воня; святии бо не едят, не пьют, но вонею и благоуханием тем сыти суть” (Публичная библиотека. Полное собрание рукописей. № 203).
Обычай поминовения был и во времена язычества, и потому к нему примешивались и посторонние обряды, не одобряемые церковью.
Так, преподобный Феодосий запрещает ставить по усопшем обеды и ужины, класть на кутью яйца и ставить воду; вероятно, яйца и вода были какими-нибудь символами древнего языческого поминовения.
